Егор, 46 - 18 декабря 2011 13:50

В госпитале Йоссариан встретил День благодарения; праздник прошел спокойно, без суматохи. К сожалению, обед все-таки привнес долю праздничной суеты, хотя индейка, надо отдать ей должное, была весьма недурна. Столь разумно Йоссариан еще никогда не проводил День благодарения и посему дал священную клятву, что отныне каждый День благодарения будет проводить в тихом госпитальном уединении. Но уже на следующий год он нарушил клятву и провел праздник в номере гостиницы за интеллектуальной беседой с женой лейтенанта Шейскопфа, на шее которой болтался медальон, подаренный ей подругой Дори Дуз специально для подобных случаев жизни. Жена лейтенанта Шейскопфа распекала Йоссариана за то, что он относится к Дню благодарения цинично, без души, хотя она, так же, как и он, не верила в бога.
-- Пусть я такая же атеистка, как и ты, -- заявила она тоном превосходства, -- но все-таки я чувствую, что нам есть за что благодарить бога. Так зачем же стыдиться своих чувств и прятать их?
-- За что же, например, я должен благодарить бога? Ну назови, -- нехотя вызвал ее на спор Йоссариан.
-- Ну... -- жена лейтенанта Шейскопфа запнулась на секунду, подумала и не совсем уверенно проговорила: -- За меня.
-- Еще чего! -- усмехнулся Йоссариан. Она удивленно изогнула брови.
-- А разве ты не благодарен богу за то, что встретил меня? -- спросила она и обиженно надулась. Гордость ее была уязвлена. -- А мне, между прочим, вовсе не обязательно с тобой спать. У меня в распоряжении целая рота курсантов моего мужа, и любой из них почтет за счастье спать с женой командира, чтобы получить дополнительный стимул к выполнению долга.
Йоссариан решил сменить тему разговора.
-- Ты подменяешь тему разговора, -- дипломатично сказал он. -- Готов поспорить, что на каждое событие, за которое мне нужно быть благодарным, приходиться по крайней мере два, которые можно только проклинать.
-- Ты должен быть благодарен за меня.
-- Ну конечно, я благодарен, милая. Но при этом я проклинаю потерю Дори Дуз. А разве сотни других девушек и женщин, которых я увижу за свою короткую жизнь, но не смогу уложить к себе в постель, не адское проклятье для меня?
-- А еще будь благодарен за то, что ты здоров.
-- Но ведь здоровым всю жизнь не будешь. Вот что огорчает.
-- Радуйся тому, что ты просто жив.
-- Но я могу в любой момент умереть. И это бесит.
-- И вообще все могло быть гораздо хуже! -- закричала она.
-- Но все могло быть, черт возьми, и неизмеримо лучше! -- запальчиво ответил он. -- И не уверяй меня, будто пути господни неисповедимы, -- продолжал Йоссариан уже более спокойно. -- Ничего неисповедимого тут нет. Бог вообще ничего не делает. Он забавляется. А скорее всего, он попросту о нас забыл. Ваш бог, о котором вы все твердите с утра до ночи, -- это темная деревенщина, недотепа, неуклюжий, безрукий, бестолковый, капризный, неповоротливый простофиля!.. Сколько, черт побери, почтения к тому, кто счел необходимым включить харкотину и гниющие зубы в свою "божественную" систему мироздания. Ну вот скажи на милость, зачем взбрело ему на ум, на его извращенный, злобный, мерзкий ум, заставлять немощных стариков испражняться под себя? И вообще, зачем, скажи на милость, он создал боль?
-- Боль? -- подхватила жена лейтенанта Шейскопфа. -- Боль -- это сигнал. Боль предупреждает нас об опасностях, грозящих нашему телу.
-- А кто придумал опасности? -- спросил Йоссариан и злорадно рассмеялся. -- О, действительно, как это милостиво с его стороны награждать нас болью! А почему бы ему вместо этого не использовать
дверной звонок, чтобы уведомлять нас об опасностях, а? Или не звонок, а какие нибудь ангельские голоса? Или систему голубых или красных неоновых лампочек, вмонтированных в наши лбы? Любой мало-мальски
стоящий слесарь мог бы это сделать. А почему он не смог?
-- Это было бы довольно грустное зрелище -- люди разгуливают с красными неоновыми лампочками во лбу!
-- А что, по-твоему, это не грустное зрелище, когда люди корчатся в агонии и обалдевают от морфия? О, бесподобный и бессмертный бракодел! Когда взвешиваешь его возможности и его власть, а потом посмотришь на ту бессмысленную и гнусную карусель, которая у него получилась, становишься в тупик при виде его явной беспомощности. Видно, ему сроду не приходилось расписываться в платежной ведомости. Ни один уважающий себя бизнесмен не взял бы этого халтурщика даже мальчиком на побегушках.
Жена лейтенанта Шейскопфа боялась поверить своим ушам. Она побледнела и впилась в Йоссариана тревожным взглядом.
-- Милый, не надо говорить о нем в таком тоне, -- сказала она шепотом. -- Он может покарать тебя.
-- А разве он и так мало меня наказывает? -- горько усмехнулся Йоссариан. -- Ну нет, это ему даром не пройдет. Нет, нет, мы обязательно проучим его за все несчастья, которые он обрушивает на наши головы. Когда-нибудь я предъявлю ему счет. И я знаю когда -- в день Страшного суда. Да, в тот день я окажусь совсем близко около него. И тогда стоит мне протянуть руку -- и я схвачу этого деревенского придурка за шиворот и...
-- Перестань! Перестань! -- завизжала жена лейтенанта Шейскопфа и принялась колотить его по голове.
Йоссариан прикрылся рукой, а она лупила его в припадке бабьей ярости, пока он решительно не схватил ее за запястья.
-- Какого черта ты так разволновалась? -- спросил он недоуменно и, как бы извиняясь, добавил: -- Я думал, ты не веришь в бога.
-- Да, не верю, -- всхлипнула она и разразилась бурным потоком слез. -- Но бог, в которого я не верю, -- он хороший, справедливый, милостивый. Он не такой низкий и глупый, как ты о нем говорил.
Продолжение следует.

• 
• 
•